Экономика: сельское хозяйство, промыслы и торговля

На сложное этно-демографическое развитие Карелии конца XV-XVII вв. непо­средственным образом влияли социально-экономические процессы как общероссий­ского, так и местного масштаба. В благоприятной обстановке первой половины XVI в. получили дальнейшее развитие сложившиеся ранее основные сельскохозяйствен­ные районы Карелии - Передняя Корела и Заонежские погосты (особенно Посвирье, Олонецкая равнина и Заонежский полуостров). С начала XVI в. в Новгородской зем­ле повсеместно, кроме Крайнего Севера, распространилось трехполье. Теперь, поми­мо ярового и озимого полей, выделялось третье поле "под пар", остававшееся невоз­деланным на год. Весной сеяли яровой овес, осенью - озимую рожь, выдерживавшую ранние заморозки. Трехполье на старопашенных землях повсюду соседствовало с подсекой, активно разрабатывавшейся по принципу "кто где поспел". Обработка лес­ной пашни имела, среди прочих, ту особенность, что легко скрывалась от налогооб­ложения. Поэтому истинные размеры сельскохозяйственной деятельности в Карелии трудноопределимы.

О развитости сельского хозяйства в разных районах Карелии можно судить, ис­ходя из анализа податной системы. На севере края, например, писцы устанавливали налоги не в соответствии с истинной величиной посевов, а по количеству самих тягле­цов. По существу, учитывались хозяйственные возможности северян, а не реальные размеры сельскохозяйственного производства. При этом сохранялась старинная мера налогообложения "лук". Так описывалась вся Задняя Корела, Лопские погосты и бе­ломорские волости. До середины XVI в. в "луках" же облагался заонежский Выгозерский погост. Именно в данных районах и господствовала подсека.

Счет налогов в "обжах" производился только в Передней Кореле и в Заонежских погостах. Подати приравнивались к высеву зерна ржи и овса и копнам скошенного сена. Но между двумя областями существовала разница в налогообложении. В Пере­дней Кореле большинство земель являлись старопашенными и поэтому тяглыми, по­дати с которых начислялись в полной мере. В Заонежских погостах, наоборот, пашня везде соседствовала с подсекой, даже в старых районах на Олонце, в Заонежье, Посвирье и на южном побережье Онего. А в России XV-XVII вв. в областях, где актив­но поднималась лесная целина и основывались новые деревни, вводилось рассчитан­ное на многие десятилетия льготное налогообложение, именовавшееся оброчным¹⁰⁶. И "письмо" 1563 г. выделило в оброчные все черносошные земли Заонежских погостов - и станы волостелей, и владения Дворца - признав их резервом для будущего пол­новесного государева тягла.

Объективно время для окончания оброчной льготы не пришло и в конце XVI в.: повсеместно продолжало существовать подсечное земледелие и сенокошение на лес­ных полянах, о чем не забыли указать писцы даже в 1610-е гг. Но государство нужда­лось в деньгах и хлебе для усиления институтов власти на Северо-Западе. Поэтому уже с 1580-х гг. заонежские писцы стали применять более точный счет в четвертях ржи: две "четверти" или "коробья" (7 пудов) высевалось на 1 десятине пашни. Учиты­валось и качество земли. В зависимости от этого налоги брались с "сохи" (одна "соха доброй земли" равнялась 800 четвертям, "средней земли" - 1000 четвертям и "худой земли" - 1200 четвертям). Один из главных видов податей - хлебный - с 1585/86 г. оценивался в деньгах "за посопный хлеб с живущей выти" (пяти засеянных десятин или 10 четвертей хлебов)¹⁰⁷. Подобным образом оценивались пашни и в центральной России. Развитие системы налогообложения в Заонежском крае убеждает в дальней­шем прогрессе в деле сельскохозяйственного освоения южной половины Карелии.

Лишь со второй половины XVI в. писцы смогли приблизительно оценить сельско­хозяйственные возможности жителей Лопских погостов, отмечая размеры высева зер­на и сенокошения у селений. В Дозоре 1597 г. во всех семи Лопских погостах зафиксиро­вано крайне незначительное по величине пашенное хозяйство. Тут высевалось 133 коробьи ржи и скашивалось 5300 копен сена, или по 0,9 пуда ржи и 5 копен на одного тяглеца - главу семьи. Но писцы оговаривали, что повсюду под налогообложение не попала "отхожая пашня"- подсека, разработанная жителями в отдалении от поселе­ний. Медленный прогресс сельского хозяйства в суровых условиях Севера долгое время не давал возможности применить более развитую систему налогообложения. На нее перешли только в 1633/34 г.; при этом подати высчитывались не с "сох", а с "вытей", соотносимых и с сельскохозяйственными луками и промыслами¹⁰⁸.

Развитие зернового производства сдерживалось недостатком пригодной для об­работки земли. На Севере России, в том числе в Карелии, к концу XVII в. из всей возделываемой пашни 90 % было введено в сельхозоборот еще к середине XVI в., а на долю последующих 150 лет выпадает всего 10 % вновь освоенных под пашню земель¹⁰⁹. Особенно сильно "земельный голод" жители края испытывали в 1640-х гг. Но Север давал населению широкие возможности для получения иных, не связанных с земледе­лием, доходов.

Повсюду в Карелии получили распространение разнообразные промыслы. Побу­дительным стимулом для разработки природных богатств служила налоговая поли­тика правительства в Новгородской земле. Уже с конца XV в. большинство местного населения выплачивало подати деньгами, а не продуктами сельского хозяйства и охо­ты. Получить деньги жители могли только продавая продукты своего труда. Поэто­му, когда с середины XVI в. в стране зародилась система всероссийского рынка, земли Севера (и Карелии) сразу заняли за­метное место среди главных товаро­производящих областей.

В первую очередь на продажу по­ставлялась пушнина - основной про­дукт старейшего из промыслов насе­ления Карелии. Писцовая документация отметила переход с конца XV в. от выплат налогов пуш­ниной (в основном, беличьими шкур­ками) к деньгам в Задней Кореле и в Заонежских погостах. В XVI-XVII вв. охота смогла приобрести значение доходного промысла. Все леса Каре­лии пронизывали "путики" - ухо­женные охотничьи тропы с силками и капканами. Путики являлись состав­ной частью хозяйства крестьянина, и оттого эти тропы продавались, завещались,   закладывались,   дарились точно так же, как и любой другой вид недвижимости, принадлежавший общиннику-волощанину. Казна отлично знала о размахе пушного промысла в Карелии. Так, в 1645 г. царские посланцы закупили оптом на Тихвинской ярмарке около 30 тыс. бе­личьих шкурок, "а белка карельская да Лопских погостовъ"¹¹⁰.

Карелия славилась и рыбными запасами. С конца XV в. богатейшие рыболовные промыслы на Онежском и Ладожском озерах стали принадлежать государству в лице заонежских волостелей и наместников г. Корелы. Население разрабатывало эти угодья лишь в качестве феодально-государственной повинности, для выплаты кор­ма. В 1563-1566 гг. после отмены постов кормленщиков в Карелии, правительство с выгодой для себя продало право на вылов онежской рыбы жителям Заонежья, глав­ным образом кижанам. В 1568 г. то же случилось и с ладожскими промыслами: они были "взяты на откуп" у казны богатыми жителями Корелы и Корельского уезда"¹. Товарная направленность карельского рыболовства возросла.

На Белом море промыслы рыбы, морского зверя и солеварение составляли основу экономики поморских волостей. Рыболовство поморцев выходило и за территорию Карелии. Известно, что в 1580-х гг. керетчане с кандалакшанами участвовали в то­варном промысле трески и палтуса на Мурмане. Выловленная там рыба продавалась не только внутри страны, но и шла за границу через порт Колу. Кроме того, керетча­не у себя в волости добывали на продажу речной жемчуг. В середине XVI в. они от­крыли разработку местной слюды, которая использовалась в городах для оконных рам вместо стекла¹¹².

Особую роль в экономике и социально-этнических и демографических процессах XVI-XVII вв. сыграло солеварение. Источники новгородского времени еще ничего не говорят об этом промысле на Карельском берегу Белого моря. По всей видимости, солеварение принесли сюда русские переселенцы, поскольку оно являлось традици­онным занятием русского населения Новгородчины и других северорусских земель.

Располагая хорошо и давно освоенной технологией добычи соли, русские пересе­ленцы приспособили ее к новым условиям - в западном Беломорье рассолом стала служить морская вода, а не поднимаемые из колодцев соленые подземные воды, как в других областях России. Поэтому и варницы находились здесь исключительно у моря. В свою очередь, волощанам-карелам было выгодно иметь соляной промысел у себя дома. Только в этом случае местные жители могли развернуть крупный лов морской рыбы для поставок ее на российский рынок (свежая рыба быстро портилась, а в засо­ленном виде выдерживала долгую транспортировку). Но солеварам топливом для выпарки соли могли служить лишь окрестные волостные леса, распоряжение которы­ми находилось в руках членов общин.

Социально-экономический уклад карельских волостей Беломорья предполагал общинное владение угодьями - их совместную разработку, а при разделе добычи и раскладке податей между волощанами учитывалась доля каждого в оборудовании промысла и во владении "луком". В местных частноправовых актах ("купчих", "дан­ных" и др.) XVI в. такие доли обязательно назывались угодьями "промеж волощан" - сходно с формулой "промеж пяти родов" "северных грамот" XV в. Такой порядок закреплялся в государственной документации писцового делопроизводства. Интег­рация русских в карельские прибрежные общины происходила на почве обоюдовы­годных экономических интересов. Карелы получили дешевую соль-морянку, признав русских переселенцев волощанами, а два основных занятия жителей - солеварение и морской промысел - составили главную славу Поморья в XVI-XVII вв. Строка гра­моты Ивана IV в Каргополь 1546 г. о закупке соли "у моря ... у поморцев" говорит о формировании поморских общин уже в середине XVI в. Церковно-приходская орга­низация прибрежных селений закрепила их генезис. Карелы же материковых Лопских погостов не ходили в море и не выпаривали соль. Поэтому они не впустили в свои общинные угодья русских, и в этническом отношении лопские волости остались карельскими.

Больше всего сведений сохранилось о солеварении Соловецкого монастыря, к концу XVI в. прибравшего к рукам почти все западно-беломорское побережье. Уже в 1547 г. монастырь получил правительственную льготу на беспошлинный провоз и продажу 10 тыс. пудов своей соли в год; с 1590 г. ежегодная льгота распространялась на 73 тыс. пудов соли. После "разорения" 1610-х гг. экономика поморских волостей быстро восстановилась и продолжала развиваться. Крупнейшим поставщиком соли на всероссийский рынок оставался Соловецкий монастырь. В 1660-х-1680-х гг. соль вываривалась на 21 усолье северной обители, где трудилось 1089 постоянных "работ­ных людей". Еще 530 сезонных работников заготовляли дрова для выпарки соли, а 350 судовых перевозчиков отвозили этот товар в крупные торговые центры страны - Холмогоры, Архангельск и Вологду. Монастырские усолья притягивали рабочие руки со всех концов Поморья, особенно из соседнего Олонецкого уезда. Несмотря на закрепостительные меры правительства, терявшего тяглецов-крестьян, обитель охотно принимала таких беглецов.

Тогда же в Поморье действовали и крестьянские варницы. Общий объем их про­изводства не уступал монастырскому, но крестьяне предпочитали везти соль на ближ­ние торги, в основном в Повенец и Каргополь¹¹³. В самом конце XVII в. поморская соль-морянка на рынках России стала вытесняться более дешевой и качественной нижневолжско-каспийской солью, что повлекло постепенное угасание поморского солеварения.

Производственно-товарная специализация на солеварении, рыболовстве, промыс­ле морского зверя и охоте повсеместно дополнялась железоделательным производством в крупных масштабах. Уже в XVI в. продукция кузнецов Карелии, особенно карельский уклад, расходилась по всей Рос­сии. В Корельском уезде, например, целые деревни заселялись кузнецами, производившими изделия на продажу. Местный рынок сбыта сотен железных цренов (больших сковород для выпар­ки соли) находился в Поморье. Изго­товление каждого црена требовало 140-150 длинных полос железа - по-лиц и около трех пудов гвоздей; через год-два црен изнашивался и заменял­ся новым. Центрами производства ук­лада, полиц, гвоздей и других желез­ных изделий для Поморья являлись селения Лопских погостов, такие как Юштоозеро, Паданы, Сельга, Семчезеро, а также деревни Шуйского и Выгозерского погостов Заонежья. Так, Со­ловецкий монастырь закупил: в 1588 г. у кузнеца Данила из Падан 1300 полиц и 40 топоров; в 1590 г. у панозерца Ульяна "с товарищи" 880 цренных по­лиц; в 1608 г. у заонежских крестьян из Шуи Никиты Фомина и Степана Родионова 1582 полицы и 67 пудов железа. Зачастую торговля ими производилась через скупщиков - как из местных богатых крестьян, так и приезжавших издалека купцов.

В XVII в. производственно-товарная специализация лопян и заонежцев в железо­делательном промысле укрепилась: расширилась география поставок и ассортимент выпускаемых изделий. Лопяне стали производить больше цренных полиц, а их про­дажа распространилась на старинные русские районы солеварения Старую Руссу и Соль Камскую. Кузнецы из Лопских и Заонежских погостов поставляли на рынок как готовые изделия из уклада (например, замки) и менее закаленного железа (сохи, лемехи, ножи, топоры), так и полуфабрикаты - пруты и крицу. Скупщики и купцы везли продукцию из железа на продажу в Тихвин, Архангельск, Макарьево и Ирбит¹¹⁴. На­помним, что крупнейшие ярмарки - Макарьевская на Волге и Ирбитская в Сибири - с XVII в. являлись одними из краеугольных камней в здании всероссийского рын­ка. Его заметными участниками выступили кузнецы и солевары из Карелии, приоб­щая северный край к числу основных районов промышленно-торгового развития России в XVI-XVII вв.

Уровень и масштабы железоделательного производства в Карелии хорошо знало и правительство. В 1628/29 г. царь отправил обследовать Лопские погосты Ивана Тыртова и Ивана Кишмутина. Там дозорщики обнаружили не только восстановлен­ное в прежних объемах сельское хозяйство и богатые рыболовные промыслы, но и многочисленные домницы и кузницы. В связи с этим царь приказал увеличить налоги с Лопских погостов почти в два раза - с 98 рублей 23 алтын и полуденьги до 182 рублей 5 алтын 4 денег. Ставки налога на сельское хозяйство и рыболовство не поднялись, но теперь под налоговый пресс попало и развитое железоделательное про­изводство, до этого налогами не облагавшееся. Причем подати с одного сельскохозяйственного лука приравнивались к оброку с домницы - по 10 алтын с каждой, а с кузниц пошло по 6 алтын 4 деньги¹¹⁵. Таким образом, в денежном налоговом исчислении (и по доходам от реализации товара) крестьянское железоделательное производство лоплян оказалось вполне сравнимым с повсеместными занятиями сель­ским хозяйством и рыболовным промыслом.

Показательно и отношение Москвы к массовому железоделательному промыслу в Заонежских погостах. В 1620-х гг., как только хозяйство страны стало восстанавли­ваться, правительство сочло необходимым полностью оснастить арсенал новгород­ской крепости военным запасом, вместо вывезенного шведами в 1617 г. Поэтому оно разместило в Заонежских погостах крупный заказ на изготовление пушечных ядер и поделочного железа, щедро заплатив мастерам кузнечного дела. В 1630/31 г. заонежцы с честью закончили его выполнение, поставив на Пушечный двор Новгорода 9044 ядра разного калибра и общим весом в 266 пудов 22 гривенки, 100 пудов "железа прутового доброго мяхково" и 5 пудов уклада¹¹⁶.

Долгое время крестьянское железоделательное производство в Карелии остава­лось на уровне пусть и крупномасштабного, но все же ремесленного промысла. Одна­ко уже в середине XVI в. в Сумской вотчине Соловецкого монастыря, на р. Пяле (при­токе р. Колежмы) обитель создала первый в Карелии железоделательный оружейный завод "Железную пустынь ". Он находился на месте старинных карельских кузниц и просуществовал полтора столетия. Завод выпускал пушки, ружья и другие разнооб­разные изделия. Его начальником монастырь назначал "старца" из монахов. Работа­ли тут кузнецами и мастерами-оружейниками монастырские специалисты. Монас­тырские же вотчинные крестьяне из Колежмы выполняли обязанности возчиков руды. В качестве рудокопов и дровозаготовителей использовались наемные "работные люди".

Завод "Железная пустынь" имел водяную мельницу, которая приводила в движе­ние механический молот и, вероятно, большие меха двух горнов. Последние плавили не сырую железную руду, а полуфабрикат из нее, уже обожженный рудокопами на отдаленных местах добычи. Археологическое обследование показало, что продукция завода шла на оснащение крепостей Соловецкого монастыря и Сумского острога. Помимо больших крепостных пушек-пищалей, Пустынь выпускала и более легкие пушки-тюфяки, откованные из полос карельского уклада, а также ружья-самопалы. Интересно, что в 1674 г. из стоявших на вооружении Сумского острога 20 орудий 5 пищалей являлись скорострельными, с замками, то есть они заряжались с казенной части, а не с устья¹¹⁷. Этот выдающийся технический прием впервые в мире был при­менен в конце XVI в. мастером Андреем Чоховым при изготовлении Царь-пушки для Московского Кремля. В Карелии такая передовая технология использовалась на Пяльском заводе "Железная пустынь".

Продукция карельских оружейников распространялась по России. Так, уже в XVI в. на вооружении крепости Кирило-Белозерского монастыря находились "само­палы московские да корельские" и стояли пушки с большим запасом ядер, возможно, также произведенным в Карелии"⁸. Неизвестно, где именно в крае делались эти ру­жья. Наименование "корельские" может связывать их изготовление с Корельским уез­дом, но прямых данных о производстве там огнестрельного оружия не имеется. Тем не менее, в дальнейшем все поморы заказывали ружья для промысла морского зверя именно у карелов - мастеров оружейного дела из Лопских погостов. Сложные навы­ки и культуру производства огнестрельного оружия лопляне могли приобрести на Пяльском заводе или перенять от переселенцев из Корельского уезда.

Удачный опыт долговременного функционирования металлургического произ­водства в "Железной пустыни" и использование железоделательного промысла в го­сударственных целях подвигло правительство на дальнейшее развитие заводской ме­таллургии в Карелии. Во второй половине XVII в. Москва вложила значительные средства в организацию заводов-мануфактур, приглашая на льготных условиях спе­циалистов-заводчиков. Первый этап проведения такой политики в Карелии относит­ся к 1666-1678 гг. и связан с попыткой производства меди, которую приходилось ввозить из-за границы. В 1666 г. правительство выдало Семену Гаврилову (новго­родскому купцу, торговавшему со Швецией и знавшему медеплавильное производ­ство там) жалованную грамоту и деньги на поиск медных руд и устройство медепла­вильного завода.

Такие руды были найдены на Заонежском полуострове в Фоймогубской волости. С 1670 г. тут началось строительство завода. Но фоймогубские медные руды оказа­лись бедны и не оправдали возложенных на них надежд. Передача в 1674 г. завода и прав на поиск и разработку медных руд иностранцам Петру Марселису-младшему и Еремею Ван дер Гаттену также не привела к стабильному производству меди в боль­ших объемах на Фоймогубском заводе.

С 1678 г., после их смерти, практически единоличным владельцем Тульских, Ка­ширских и Алексинских железоделательных заводов, а также Фоймогубской меде­плавильной мануфактуры стал Генрих Бутенант фон Розенбуш (ум. в 1701 г.). "При­казчик" датского короля в Москве, он пользовался доверием и русского правительства. В Заонежье Г. Бутенант отказался от разработки меди и перевел производство на до­бычу железных руд, выплавку железа и изготовление из него сложных изделий, то есть вернулся к традиционной специализации местной металлургии. Для этого в 1680- 1690-х гг. он построил ряд доменно-молотовых железоделательных мануфактур: Устьрецкую, Фоймогубскую, Кедрозерскую и Лижемскую (все - на Заонежском полуост­рове), получивших обобщенное название Олонецких заводов. Мастерами на заводы Бутенант отправил специалистов со своих производств в центральной России. Вы­плавка железа началась с 1681 г., а в 1683 г. в Архангельск на продажу по стране и за границу поступило уже 6449 пудов высококачественного железа. Олонецкие заводы выполняли и правительственные военные заказы. Так, к 1701 г. они произвели 100 пушек крупного калибра, 20 400 ручных гранат, 10 000 ядер и 760 бомб¹¹⁹.

Кроме Соловецкого монастыря и контрагентов правительства, заводское железо­делательное производство, правда в меньшем объеме, развивали и местные жители. В 1696 г. кузнецы из Тивдии Иван Антонов и Федор Терентьев организовали у себя на родине собственный завод. На их мануфактуре изготовлялся уклад. Тивдийский за­вод имел молот с водяным приводом. Успешно проработав 10 лет, их мануфактура закрылась по распоряжению правительства, опасавшегося конкуренции новому го­сударственному Петровскому заводу на р. Лососинке (в будущем Петрозаводске) и отвлечения рабочих рук на подобные частные производства¹²⁰.

В XVI-XVII вв. в Карелии процветала и товарная крестьянская легкая промыш­ленность. Олонецко-Прионежский район текстильного промысла поставлял, при по­средничестве скупщиков, на рынок Поморья полотно, сукно и холсты. Их вырабаты­валось в общей сложности по несколько тысяч локтей в год. Производство текстиля было развито в деревнях Пиркинского, Шунгского, Толвуйского, Андомского и Вытегорского погостов и в рядке Повенце. Кроме того, с XVI в. восточное Прионежье, особенно Пудожский погост, производило на продажу льняные изделия. Уже говори­лось о развитом производстве сукна и полотна в деревнях Кексгольмского лена. А во время русского правления тут по все­му Северу продавались деревянные ложки и посуда, произведенные в г. Кореле и Корельском уезде. Иног­да скупщики реализовывали данный товар партиями в тысячу и более штук¹²¹.

Получил дальнейшее развитие кре­стьянский плотницкий промысел. Мес­тные плотницкие артели порой выпол­няли весьма ответственную работу. Например, заонежские плотники по­строили Олонецкую крепость. Труди­лись они и за пределами Карелии - в Москве, Новгороде и других крупных городах страны, сооружая плотины, водяные мельницы и иные сложные объекты. В 1635 г. шведский комендант Кексгольма отметил таких опытных плотников и в числе беженцев из лена: мастера проживали и работали по спе­циальности в городах России.

Одним из ответвлений плотницко­го производства являлось судостроение. На Свири, по берегам Онежского и Ладожского озер, на Белом море плотники-судостроители создавали корабли разных видов. Их суда использовались на рыболовном и зверобойном промыслах в штормовом Ледовитом океане, при транс­портировке соли, а также для внутриозерных и речных перевозок купеческих товаров в южной части Карелии. По Ладоге и Неве на их судах купцы ходили к Балтийскому морю¹²².

Торговая инфраструктура Карелии включала в себя не только специализирован­ные районы производства и наличие скупщиков. Другим ее компонентом выступали центры торговли и транзита товаров. Сумский Посад Соловецкого монастыря, на­пример, славился как основной торговый центр западного Беломорья по продаже соли и товаров морского промысла. Крупными торговыми и, одновременно, перевалоч­ными пунктами для данных видов товара являлись торгово-складские поселения-ряд­ки на Повенце и в Вытегре, а в Корельском уезде - в Сванском Волочке. Шуньга, Андома, Сумский Посад и Вытегра также специализировались на продаже товаров крестьянских текстильных промыслов. Там же продавали привозные холсты и полот­но из Новгорода. Новгородцы и местные жители имели лавки и склады-амбары в Шале и на Шуйском погосте¹²³.

Наконец, территория Карелии с ее развитой системой озер, рек и волоков вы­ступала транзитным звеном между морскими и крупными речными бассейнами. Бе­лое море и Балтику связывал путь по Ладоге, Свири, Онежскому озеру до Повенца, а оттуда - по системе речек и волоков до Сумского Посада. Другая "морская доро­га" проходила через среднюю Карелию, пересекая границу Корельского уезда и Лопских погостов в Поросозерской волости. Ладогу и Онежское озеро соединяли еще два пути - по рекам Олонке и Важинке. Из обеих рек по волокам суда попадали в Шую, а оттуда трасса шла по воде и волокам Заонежского полуострова к Повенцу. Связь с бассей­ном Волги осуществлялась по Вытегре и волоку, а с бассейном Северной Дви­ны - по Водле, Кенскому волоку в р. Онегу и ее при­ток Емцу. На севере Каре­лии имелись пути к Ботни­ческому заливу Балтики и к озерной системе Финлян­дии по местным озерам, ре­кам и волокам. С середины XVI  в. открылись морские международные порты России на Севере: сначала Кола, затем Холмогоры; с XVII  в. их сменил Архан­гельск. В целом этот порт обслуживал до 75 % судо­ходной внешней торговли России с Западом. Товары из Карелии присутствовали и в этом грузопотоке.

Гораздо значительней, однако, выглядела роль Карелии в русской торговле в бал­тийских портах Швеции. Олонецкие купцы, наряду с новгородскими, тихвинскими и ладожскими, контролировали с русской стороны внешнеторговые операции с этой страной. Особенно выгодно для них складывалась торговля в Ниеншанце (Канцах) - шведском порте в устье р. Охты на Неве. На торговле зарабатывала и казна, ску­пая у купцов заграничные золотые монеты (ефимки) для поддержания курса рубля. Балтийская торговля России складывалась из продажи пеньки, "сала" (рыбьего жира), свечей, холста, полотна, кожи (в том числе знаменитой юфти). Швеция поставляла в Россию крайне необходимые ей металлы, особенно медь. Объемы взаимовыгод­ной торговли росли. В 1697 г. шведы поставили в Россию уже свыше 41 тыс. пудов высококачественного железа и 168 пудов меди, что составило 25 % от всего шведско­го экспорта металлов за тот год.

Олонец принимал иностранных купцов, особенно из Кексгольмского лена. На посаде для них был построен гостиный двор. Кроме олончан, богатые крестьяне из Лопских погостов и торговцы Кемского и Сумского острогов вели легальную и кон­трабандную торговлю со своими соседями в Финляндии. Иногда торговые дела от­рывали лоплян и поморов на тысячу верст от дома, и не только в Москву и Новгород, куда они ежегодно привозили товары на продажу уже в первую половину XVI в., но и по всему Северу и даже в Сибирь на Ирбитскую ярмарку¹²⁴.

Выше говорилось об оптовых закупках царской казной карельской и лопской пушнины. Действительно, купцы из Кексгольмского лена обновили старые торговые пути в российские центры торговли уже в 1620-е гг. сразу же после окончания русско-шведского пограничного размежевания. Они приезжали в Россию через Олонецкий погост. Ведя оптовую торговлю пушниной партиями в тысячи штук, карельские купцы сбывали товар на крупных ярмарках в Тихвине и Ярославле. С русской стороны торговлю регулировал приказной Олонецкого стана Дома св. Софии. Именно он да­вал разрешение купцам следовать в Тихвин, Ярославль и другие торговые города. Проезжие пошлины собирали олонецкие торговые целовальники¹²⁵. Видимо, через Сямозеро и Олонец на Тихвин следовали и богатые скупщики-карелы из Лопских пого­стов, не "отстававшие" в торговле от соплеменников из Кексгольма. Они скупали пушнину не только в своих погостах, но и в соседней шведской Остерботнии и Каяни. Ее население выплачивало коронные налоги по старинке пушниной. Бывало так, что жители продавали всю белку карелам-скупщикам, не оставляя ничего для королев­ской казны. Грозные указы королей в Оулу и Каяни о запрете продажи пушнины ка­релам из России оказывались почти безрезультатными.

Наличие развитой торгово-производственной инфраструктуры превращало Ка­релию в один из районов складывания всероссийского рынка. Данный социально-экономический процесс зародился в Карелии, как и в Поморском регионе страны в целом, уже в XVI в. Повсеместное производство продукции как для общероссийско­го, так и регионального и местного потребления вело к развитию товарно-денежных отношений и связанной с этим дифференциацией местного крестьянского и посадско­го (в городах Кореле и Олонце, рядках Сванском Волочке, Повенце и Вытегре) насе­ления по доходам и долям своих владений в общинных промыслах.

Материалы XVI-XVII вв. (писцовая документация и челобитья жителей) под­разделяли крестьян и посадских на "лучших", "средних" и "молочших людей", а так же на безземельных общинников -"бобылей" и не входивших в общину наемных ра­ботников "казаков". Но социальная дифференциация населения по признаку имуще­ственного расслоения не являлась главной в сословно-феодальном государстве.