Традиционная культура Карелии (часть 2)

В обрядах и верованиях оставалось еще немало места для языческих представле­ний. Например, у карелов ранее существовали родовые летние празднества, на кото рых старейшины производили риту­альные жертвоприношения "белым оленем"; мясо зверя съедалось всеми мужчинами-родичами. С усилением производящих форм хозяйствования обычай видоизменился. Теперь на день св. Ильи в жертву стали прино­сить быка (на ладожском острове Мантсинсаари у Салми), или белого барана, как в северной Карелии. Салминцы уверяли, что "белый олень" лично дал знать старейшинам об угодности замены.

Условия проживания в северном лесном крае и религиозные установ­ки воплощались в схожие культурные традиции. Повсеместное распростра­нение в Карелии скотоводства вызы­вало похожесть "скотьих" обрядов у ее народов. Особого внимания удо­стаивались дни весеннего вывода ско­та с зимовки на пастбища. В день св. Георгия производился первый ри­туал - охранительный обход скота в хлеву, сходный у вепсов и у русских. При этом вепсские хозяйки произно­сили заговор: "Каменная стена, желез­ный двор от земли до неба для этого любимого моего стада". (Интересно,

что те же выражения широко бытовали и в карельской народной поэзии). Затем про­исходил обряд жертвоприношения у священного дерева можжевельника на родовом кладбище, где покоились предки-основатели. Такой обряд существовал у вепсов, финнов и некоторых групп карелов. Сверяясь с приметами (едиными для всех прибал­тийско-финских народов), выбирался день выгона скота на пастбище. У всех право­славных - и русских, и карелов, и вепсов, - выгон не производился в "запретные" среду, пятницу и день Благовещения. Наконец, в назначенный срок хозяйки вели свой скот к околице и передавали его на руки пастуху, который проводил магический об­ряд "отпуска" стада, зачастую в лесу, подальше от людских глаз¹⁵⁷.

Особый статус пастухов поддерживался верованиями в их колдовскую силу. Не­способные к землепашеству, они считались знатоками лесной жизни и языка живот­ных. Даже их внешний вид - потрепанная одежда, но с обилием аксессуаров из бере­сты и дерева - означал и подчеркивал угодность лесу, его духам - "лешим". Главное орудие пастуха - суковатый посох из священных можжевельника или ольхи. В по­вседневной практике использовался незаговоренный дубликат посоха, но при совер­шении обряда "отпуска" стада требовался подлинный "колдовской" посох. Другими орудиями труда служили плеть, берестяная труба или костяной рожок, топор за по­ясом и сеть на плечах, также выполнявшие и обычные, и магические функции.

Древнекарельская традиция возлагала именно на пастухов исполнение ответственного сберегательного обряда "отпуска" свадебного поезда. По поверьям, соверше­ние такого обряда (в общих чертах схожего с обрядом "отпуска стада") "спасало" едущих венчаться в церковь от превратностей пути. Известно, что дорога, путь (сквозь лес!) воспринимались на Севере как воплощение беспорядка, хаоса; по поверью, тут господствовал леший, а старательно разработанные и табуированные нормы поведе­ния в обществе, деревне, не действовали на дороге¹⁵⁸. Следовательно, свадебный по­езд должен оберегаться с особой тщательностью - и не Божьей силой, которая в пути может не помочь, а колдовской, в лице пастуха, по убеждениям людей, магически под-, чинившего себе лесную стихию.

И все же христианство постепенно упрочивало позиции, и не только в городе, но и на селе. Примечательно христианское осмысление жизни в почитании св. Николая, епископа Мир Ликийских - заступника всех странствующих. Стремительно наби­равшие силу товарно-денежные отношения приводили к небывалому передвижению населения, а пути-дороги оставались опасными, добра от них не ждали. Поэтому по­всеместно в конечных пунктах промыслово-торговых трасс возводились церкви, по­священные св. Николаю-угоднику. Особенно страдали торговцы и промысловики-поморы на тяжелых морских путях и промыслах. И тут, на Крайнем Севере, св. Николай стал как бы главным святым. Следует напомнить удивительную пого­ворку поморов: "От Холмогор до Колы тридцать три Николы". Ее "расшифровка" такова: по беломорскому и баренцеву побережью от устья Северной Двины до Печенги стояло всего тридцать три селения, и в каждом имелась церковь или придел в цер­кви, посвященные св. Николаю.

Святоникольские погосты охватывали и остальную территорию Карелии. Клю­чевой торговый пункт на северном побережье Онежского озера "охранял" Николь­ский Шунгский погост, на восточном побережье Онего, на Водле, находился Николь­ский Пудожский погост и к югу от него - Никольский Андомский. По южному побережью тянулись земли Никольского Оштинского, а по западному - Никольско­го Шуйского погостов. Столь же тщательно была продумана охрана св. Николаем торговых путей в Корельской земле. В городе Кореле находился Святоникольский монастырь, а в торговом селении Сванском Волочке - церковь св. Николая. Другой торговый путь на Север, в земли саами, начинался в Никольском Сердовольском по­госте (Сортавала). Центр Лопских погостов, где пересекались трассы из Поморья, Финляндии, Корельского уезда и Прионежья, занимал Никольский Паданский по­гост; из южно-лопского Никольского Линдозерского погоста попадали к олонецким торговым путям на Сямозере.

Значительным свидетельством повсеместного укоренения христианства явилось появление в XVI в. на Севере, в том числе и в Карелии, икон знаменитого северного письма. Это примечательное достижение иконографии унаследовало господствовав­шие тогда традиции новгородской и московской школ, но вместе с тем обладало не­сомненной самобытностью. Отличительная особенность северного письма - близость к корням народной жизни, демократичность и фольклорность, порой доходившие до наивности.

Художниками-иконописцами становились посадские люди из северных городов Тихвина, Каргополя, Олонца, Холмогор, Вологды, Устюга, монахи и послушники местных монастырей, особенно крупнейших (Коневского, Валаамского, Александро-Свирского, Соловецкого, Кирило-Белозерского). "Не отставали" и иноки пустыней, священники, причт и просто крестьяне, наделенные художественным даром. Демо­кратичность состава иконописцев и насущные потребности народной жизни приводили к тому, что северное письмо, как ни одна другая иконописная традиция в Рос­сии, обладало очевидными и многочисленными связями с конкретными сторонами быта и деятельности местных жителей¹⁵⁹.

Одной из главных сторон жизни населения Карелии в московское время XVI- XVII вв. оказалось местное самоуправление. Жители привыкали к решению своих дел юридическим путем. В открытых судебных процессах или при заключении между собой частно-правовых сделок, или во взаимоотношениях с органами государствен­ной власти и самим царем они выступали в качестве старост и полицейских, судей, судебных заседателей и исполнителей, истцов и ответчиков, свидетелей и просителей. Все это вело к развитию у населения (по меркам того времени) правовой культуры. Творя суд в первой инстанции "по Судебнику, губной и уставной грамотам", избран­ные лица самоуправления знали законодательство и разбирались в юридических тон­костях. Население было отлично осведомлено об устройстве органов управления стра­ны и пользовалось этими знаниями при отстаивании своих разнообразных интересов.

Например, выполнение не устраивавших жителей царских решений о передаче волостных земель какому-нибудь монастырю в вотчину становилось для властей за­труднительным делом. Зачастую такие указы не исполнялись по причине того, что проводить их в жизнь на место приезжал представитель не того государственного учреждения, к которому относились спорные земли, и тогда крестьяне выставляли посыльного из погоста. Иногда крестьянские старосты "не вставали на межу", то есть отказывались присутствовать на процедуре отвода земли, а без их участия отвод счи­тался юридически незаконным. В этом случае власти открывали судебное разбира­тельство для осуждения виновных, и старосты вынужденно заключали с монастырем-обидчиком "полюбовное" соглашение о границах владений обеих сторон. Судебное дело против ослушников царской воли прекращалось, но потом выяснялось, что об­щинники не уполномочивали своих представителей вступать с обителью в соглаше­ние, и тяжба вспыхивала с новой силой. Такие земельные споры тянулись десятилети­ями и завершались утверждением приговора бояр самим царем, пройдя поэтапно суды всех инстанций: новгородский при воеводе, московский в Четверти, и, наконец, выс­ший правительственный¹⁶⁰. В следующий раз монастырь осмотрительнее относился к просьбам царю о земельном или промысловом приращении вотчины за счет общин, опасаясь больших расходов "на волокиту" (поездки по судам) и судебные издержки.

Практика самоуправления изменила даже внешний вид церквей. Вместо при­твора при входе строили вместительную трапезу, которая служила местом собраний - суемов волостных крестьян. На суемах жители выносили важнейшие для себя решения о раскладке и уравнении податей, обсуждали челобитья царю, вырабаты­вали позицию по отношению к шагам государственной администрации. В трапезах же происходили выборы всех лиц крестьянского самоуправления, с обязательным составлением "выборных и излюбленных списков" (протоколов о выдвижении кан­дидатур и об избрании на должность). В соседнем с трапезой молельном помещении церкви избранные волощанами старосты и целовальники приводились к должност­ной присяге¹⁶¹.

Активное использование столь широких прав немыслимо без наличия достаточ­но многочисленной прослойки грамотных людей. Действительно, в XVII в. до 15 % северного крестьянства умело читать и писать; жители Карелии не составляли исклю­чения. Грамотные люди владели всеми способами письма. Важные челобитья на имя царя писали уставом и полууставом, то есть так же, как писались церковные богослу­жебные книги¹⁶². При письме уставом все слова писались без сокращений, в строку и одинаковыми по форме написания буквами. Такой парадный, очень яркий и краси­вый способ написания лег в основу современной книжной печатной полиграфии. В полууставе допускалось сокращенное написание некоторых, наиболее часто повто­рявшихся слов ("Бъг" - Бог, "Црь" - Царь).

Устав и полуустав неторопливы. А людям все чаще приходилось браться за перо, например, для того, чтобы вести протоколы судебных заседаний, как того требовала "Уставная грамота" 1562 г. царя Ивана IV Грозного кемлянам и шуеречанам. Появи­лась скоропись. Это не только быстрый, но и очень сложный стиль письма: тут слова и сокращают, и пишутся они на двух уровнях - одни буквы в слове стоят в строке, а другие над строкой; написание самих букв теряет единообразие: одна и та же буква могла писаться пятью, а то и десятью-пятнадцатью способами, зачастую очень от­личными друг от друга. Сохранился прекрасный образец скорописной азбуки из Палеостровского монастыря.

В Карелии, как и по всей Руси, мастерами скорописи являлись земские дьячки - выбранные крестьянами и посадскими из своей среды грамотные люди. Земские дьяч­ки вели протоколы судебных заседаний, составляли выборную, хозяйственную, нало­говую и другую документацию органов местного самоуправления. Они копировали приходившие в погосты царские и воеводские грамоты и "наказы"-инструкции. Их руке принадлежат записи актов многочисленных частно-правовых сделок жителей. В церковной сфере грамотностью отличались не только священники, но и церковные дьячки. Поэтому последние также привлекались к рукописным заботам волости¹⁶³.

Интересно, что грамотность не составляла монополию богатой вер­хушки волости и посада, потому что рассматривалась жителями своеоб­разным промыслом, дававшим неко­торые средства к существованию. Так, один из "корельских выходцев" Филипп Осипов, проживавший в 1667 г. в Шуйском погосте, не успев обзавестись собственным двором и пашней, жил на подворье у местного крестьянина и "кормился от пись­ма"¹⁶⁴. Таким образом, в XVI-XVII вв. в Карелии (и по всему Северу) по­явилась новая, образованная прослой­ка общества - земские и церковные дьячки, чья грамотность стала выли­ваться в светскую профессию. Обуча­лись грамоте и письму обычно в той же церковной трапезной, где проходи­ли суемы, а учителями были священ­ники, церковные и земские дьячки.

Поморский регион страны славился также своей книжностью. Книжность - это все объективные формы бытова­ния книги. В сравнении со всей страной, наибольшая плотность сохранившихся книж­ных собраний России XVI-XVII вв. падает именно на районы западного и южного Беломорья: на Соловецкий монастырь, западно-беломорские волости и Заонежские погосты Карелии, на Каргополье. Бытовавшие и сохраненные здесь книги составили основу многотысячных коллекций древнерусских книг Пушкинского Дома, Библио­теки Российской Академии наук, Института русской литературы, Российской госу­дарственной библиотеки. Насыщенная книжность Севера отчасти объясняется береж­ным отношением старообрядцев к произведениям церковной древнерусской литературы. Но тут имелись и другие богатые собрания.

Для Карелии основными центрами книжности выступали Соловецкий монастырь на севере и Александро-Свирский - на юге края. По всей видимости, большими книж­ными собраниями обладали ладожские Валаамский и Коневский монастыри. Но во­енное лихолетье рубежа XVI-XVII вв. нанесло непоправимый ущерб и самим этим обителям, и их библиотекам. Основу монастырских библиотек составляли богослу­жебные книги и "жития святых", особенно тех, кто основал данную обитель или тут монашествовал. Монастыри занимались просветительством и пропагандой своих зна­менитых святых, открывая у себя мастерские по переписке их житий. Затем жития, например, Зосимы и Савватия Соловецких, Александра Свирского, расходились в большом количестве по всей стране: их продавали на ярмарках и дарили паломни­кам.

Культурные веяния, в том числе в области книжного дела, отражались на спосо­бах художественного оформления монастырских рукописей. Исследователи отмети­ли, что со второй половины XVII в. в книгах издания Соловецкого монастыря появи­лись элементы русского барокко. (Барокко являлось общеевропейским культурным стилем, и Россия попала под его воздействие.) Элементы барокко соловецких книг легли в основу знаменитого поморского орнамента XVIII в. Еще в XVI - первой половине XVII вв. Соловки, как и другие первостепенные северные монастыри, не обладали выдающимися книжными мастерами. Выходившие из его стен книги не от­личались особой оригинальностью, делаясь по образцу новгородских, затем москов­ских изданий. В середине же XVII в. такие книжники появились. В частности, в Соло­вецком монастыре активно работал талантливый мастер Сергей Шемонин, который не только переписывал рукописи, но и редактировал их и создавал новые книги'⁶⁵.

Светские власти также заботились о производстве книг. В 1680-х-1690-х гг. в г. Олонце действовала мастерская, которую возглавлял карел Давыд Дмитриевич Шаргаев - книжный мастер, переплетчик и реставратор старых книг. Он работал под руководством воеводской администрации, и книги, выпущенные из его мастер­ской, имея пророссийскую политическую направленность, распространялись не только в Олонецком уезде, но и среди карельского населения Кексгольмского лена¹⁶⁶. Напом­ним, что в Кексгольме имелась типография, печатавшая религиозную литературу, и выпуск в Олонце собственных книг противодействовал, по мнению властей, про­тестантскому миссионерству.

Книги, особенно богослужебные, находили спрос. Конечно, в XVI-XVII вв. в крестьянских домах не встречалось библиотек. Но именно крестьяне являлись одни­ми из активнейших покупателей книжной продукции. Дело в том, что община-при­ход обязана была содержать церковь, в том числе снабжать ее всей необходимой бо­гослужебной литературой. Состав библиотек приходских церквей пополнялся житийными изданиями и сочинениями церковных авторов душеполезного свойства. На Севере на одну церковь в XVI-XVII вв. приходилось в среднем по 25 экземпля­ров книг.

Новым явлением культурной жизни страны стало создание в середине XVI в. соб­ственного книгопечатного производства. В полную силу московский печатный ста­нок заработал во вторую половину XVII в. Тогда за пятьдесят лет Печатный Двор выпустил 300 тысяч букварей и 150 тысяч учебных псалтырей и часословов. Бывало, что тысячные тиражи этих книг расходились за несколько дней. Крестьянские цер­ковные библиотеки уловили тенденцию к переориентации книгоиздания с рукопис­ной продукции на полиграфическую. Именно во второй половине XVII в. большин­ство книг в приходских церквах Карелии и Севера в целом стали составлять издания печатные¹⁶⁷. Многие рукописные издания представляли собой переписанные от руки печатные книги.

*    *    *

С 1478 г. за два с четвертью века Карелия совершила качественный скачок в своем развитии. Бывшая аграрно-промысловая провинция Великого Новгорода обзавелась заводской промышленностью, превратившись в одну из передовых областей России. Социально-экономический переворот начался сразу же после "новгородского взя­тия". Появились новые слои общества: составившее большинство населения черно­сошное (оброчное), затем дворцовое крестьянство, а с другой стороны - помещики и близкие им по положению земцы. Но поместное землевладение в крае не прижилось.

Карелия смогла встать в ряд развитых регионов страны при создании основ все­российского рынка. Ее соль и изделия железоделательного промысла в больших количествах расходились по всей стране. Емкий рынок Поморья удовлетворялся в том числе и за счет крестьянского текстильного производства Онежско-Ладожского рай­она и кораблестроения на Белом море, Онежском озере и реке Свири. Олонецкие куп­цы заняли одно из первых мест в балтийской торговле России со Швецией.

Органичной частью социально-политических и экономических преобразований явилось формирование системы местного самоуправления, которое стало сдавать свои позиции лишь во второй половине XVII в. Ведущей причиной тому послужили внут­риполитические тенденции развития России: с середины XVI в. страна вступила на путь сословно-представительской монархии, а через столетие, с середины XVII в. явно обозначились контуры будущего режима абсолютной монархии (царизма). Постоян­ные административные преобразования, в том числе и в Карелии, в первую очередь обслуживали политику верховной власти.

Царизм занял довольно прочные позиции в крае к концу XVII в. Через воевод / Олонецкого уезда Москва осуществляла бдительный контроль территории российской части Карелии. Подавление Соловецкого и Первого Кижского восстаний по­могли монархии еще крепче подчинить себе своенравные волостные миры. На дли­тельное административное реформирование заметное воздействие оказывал и фактор приграничного положения края. Образованные в 1500 г. Корельский уезд с сильной системой обороны, округ дворцовых Заонежских погостов (1584-1585 гг.), округ Со­ловецкого монастыря (1592 г.), Олонецкий уезд (1649 г.) - являлись звеньями одной цепи, усиливавшей столичное военное и гражданское администрирование пригранич­ными землями в череде изнуряющих войн со Швецией.

Две шведские интервенции конца XVI - начала XVII вв. оказали отрицательное влияние на социально-экономическое развитие края. Вместе с тем, тогдашняя эконо­мическая катастрофа и война способствовали увеличению волны переселений каре­лов Корельского уезда на север и восток. Там образовывались этнические группы северных карелов, карелов-ливвиков и карелов-людиков. И напротив, в целом бла­гоприятные социально-экономические условия западного Беломорья привели к тому, что здесь начал формироваться русский субэтнос поморов.

Культурное развитие Карелии эпохи средневековья и начала нового времени во­плотило в себя непростую историю края. Вслед за калевальской и былинной эпиче­скими традициями новгородских времен искусство Карелии заблистало монументаль­ностью Соловецкого кремля и, одновременно, шатровым великолепием сельских церквей и демократичным посадско-крестьянским северным письмом икон. Социаль­но-экономические процессы не обошли стороной архитектурного облика деревни, особенно крестьянского двора. Упрочились позиции "скотьей" обрядности, что соот­ветствовало объективному повышению значения животноводства в крестьянском хозяйстве. Повсеместно распространенное и длительно существовавшее в Карелии са­моуправление поддерживало интерес жителей к грамоте, повышало правовую куль­туру.

Несомненно, к эпохе петровских преобразований Карелия подошла уже доста­точно подготовленной в социально-экономическом, политическом и культурном от­ношении областью страны.