Петр I на олонецких марциальных водах
По сведениям «Походных журналов», царь провел на олонецких водах (не учитывая время в пути и пребывание на Петровском заводе) более 90 дней. Всего на эти поездки он затратил не менее 5 месяцев. Лечение на олонецких водах сопровождалось привычной для Петра I активностью; с расстояниями царь не считался. Связь со столицей поддерживали курьеры, почта работала четко. Всех нужных людей царь приглашал «на марциальные воды» - для принятия оперативных решений, многие из которых были связаны с проектными и строительными работами, ведущимися в столице и пригородах.
Ловольно длительные поездки царя на воды состоялись в сложный пепиод подготовки мирного договора со Швецией, и это заставляло некоторых находящихся в Петербурге дипломатов подозревать, что царь под видом лечения ведет переговоры. Как писал французский комиссар Ле-Лави «намерения этого монарха так непроницаемы, что невозможно предвидеть заранее, что случится». Чтобы иметь точные сведения о намерениях Петра, шведский генерал Мардефельд «под предлогом, что ему нужно пить воды для здоровья», в 1719 году собрался на олонецкий источник. Французский посол в Швеции Кампредон, прибывший в Петербург как посредник, тут же сообщил об этом французскому министру иностранных дел аббату Дюбуа и, ссылаясь на беседу с П. П. Шафировым, предположил, что Мардефельд едет действительно ради здоровья (ибо «ему грозит апоплексический удар») и царь на водах переговоров вести не будет. Английский резидент Джемс Джефферис писал о том, что ходят слухи, будто бы под видом поездки на воды царь поехал на свидание с прусским королем... Но никто из иностранных дипломатов на марциальных водах так и не побывал, следовать за царем было запрещено, так как «многочисленному обществу в Олонце поселиться негде и кормиться нечем». В 1722 году после рассказов царя о том, как был открыт источник и какие были чудесные исцеления, по словам камер-юнкера Берхгольца, шлезвиг-голштинский министр граф Ф. Бассе-вич сказал, что хотел бы там полечиться, но «государь начал этому смеяться и взяв его за щеки, промолвил: "Э, у тебя щеки слишком красны и толсты, чтобы туда ехать"».
Столь длительный контакт с олонецким краем не мог не повлиять на те или иные указы и действия царя, равно как и на историческую память местных жителей, выразивших свои впечатления о царе в многочисленных произведениях устного творчества16.
16 Некоторые исследователи фольклора считают, что идеализация и героизация Петра I в народном творчестве связана с наметившейся к середине XVIII века тенденцией к официальной канонизации царя.
Как свидетельствуют записи «Походных журналов», в 1719 году царь выехал из Санкт-Петербурга 19 января и, пробыв на лечении с 28 января до 16 февраля, вернулся в столицу 3 марта. В 1720 году царский поезд отбыл из столицы 29 февраля, на водах царь был с 6 марта до 22 марта, с заводов уехал 25 марта. В 1722 году царь ехал из Москвы, был в пути с 6 февраля, лечение продолжалось с 15 февраля до 26 марта. В 1724 году царь выехал из Петербурга 16 февраля, 19 февраля прибыл на завод, с 23 февраля по 15 марта был на водах. После лечения царский поезд отправился на церемонию коронации Екатерины Алексеевны в Москву.
Царя всегда сопровождала Екатерина Алексеевна, которая обычно выезжала вслед за мужем на несколько дней позже. Неизвестно, лечилась ли она сама и рекомендованы ли ей были докторами олонецкие воды. Царь, стараясь точно следовать правилам лечения, 2~А дня отдыхал на Петровском заводе, затем, приняв лекарство, уезжал на источник, чтобы приступить там к лечению. На обратном пути следовал небольшой отдых на Петровском заводе.
В связи с «шествием» царского поезда местные власти должны были позаботиться об обеспечении проезжающих транспортом, о чем заранее сообщали посланные из Кабинета курьеры. На почтовых станах стояли наготове десятки подвод - на станы сгоняли местных крестьян с лошадьми, обещая «непременную» оплату, и не всегда выполняя обещание. Бывало, сотни подвод простаивали зря, когда отменялась поездка (так случилось в начале 1718 и в мае 1724 годов, когда царь отложил вторую поездку на Олонец). Подвод «на шествие Его Императорского Величества к олонецким марциальным водам» ставилось до 100 на стан и об организации поездки императорский Кабинет сообщал сразу нескольким коллегиям, прежде всего - Адмиралтейств-коллегий, в чьем ведении находились заводы. В 1722 году для поездки Петра I из Москвы на Олонецкие марциальные воды в Дмитрове, Кашине, Устюжне Железопольской, Тихвине и Ладоге (то есть по проложенной еще в 1710 году большой почтовой дороге) воеводы должны были вычистить дороги, «в пристойных местах построить путевые дворцы, а в монастырских вотчинах подыскать хорошие избы и дворы, в которых бы тараканов не было». За выполнение указа отвечали Камор-коллегия и Синодальные власти17.
17 Через много лет, в 1767 году, в наказе депутатам от Олонецкого края в ека-тсрининекую Комиссию по составлению нового Уложения крестьяне напомнят о том, что «в прошлые годы во время шествия ... вечной памяти государя императора Петра Великого и государыни императрицы Екатерины Алексеевны, царицы Прасковьи Федоровны и прочих высоких лиц от С.-Петербурга через Олонец к марциальным водам в оба пути зимой и летом стояли на 10 станциях в 4 года по 300 подвод на каждом стану по месяцу, иногда по два».
Указанное в правилах для лечения на водах зимнее время было удобно и по другой причине: санный путь позволял быстро передвигаться. А. Д. Меншиков по летней дороге добирался из столицы 9 дней, а царь в зимнем возке - 3 дня. В 1720 году он выехал из Петербурга 29 февраля вечером, 1 марта был уже в Олонце, 2 марта - на Петровских заводах. Ехал царь с небольшими остановками днем и ночью. В пути из Москвы в Петровский завод он провел 10 дней, следуя через Ярославль - Вологду - Белоозеро.
О тогдашних дорогах Карелии можно было повторить сказанное в XVII веке: «Дороги с Олонца во все погосты зашли в озера, а переводы чрез озера многие, а тележных дорог нет». С постройкой петровских олонецких заводов кое-какая тележная дорога на Петербург была проторена по проселочным лесным тропам и старому олонецкому тракту, но на ее содержание средств у заводов не было, тем более что грузы с заводов шли водным путем через Свирь и Ладогу. В 1707 году по приказу А. Д. Меншикова были установлены почтовые станы от Петербурга до Олонца и несколько позже - до Петровского завода.
С возвращением Петра I из длительной поездки 1716-1717 годов в связи с активными строительными работами в столице северо-западное направление в дорожном строительстве становится самым приоритетным. С 1717 года многое делалось для улучшения подъездных путей к Петербургу. В 1719-1723 годах строится дорога от Петербурга до реки Волхов. В 1718 году было начато сооружение Ладожского канала в обход бурного Ладожского озера. 25 октября 1723 года Петр велел разработать - на основе шведских и голландских образцов - положение о содержании и устройстве дорог в России.
Когда количество желающих попасть на олонецкий источник возросло, в 1721 году специальным указом было приказано брать с проезжающих по 2 копейки с лошади за версту. В этом же году последовало определение Камер-коллегии о предоставлении в Ладоге подвод курьерам, едущим в Архангельск, и лицам, направляющимся лечиться на Марциальные Воды.
Дорожная повинность для приписных к олонецким заводам крестьян была одной из самых тяжелых. Крестьяне следили за состоянием проселочных дорог, чистили их, строили мосты (в то время на одном только участке от Святозера до Половины было 12 мостов) и прокладывали гати. Они же содержали гоньбу, поставляли лошадей и подводы, давали постой и фураж для лошадей. Впрочем, подводная повинность, в отличие от дорожной, оплачивалась. По указу Петра I от 1724 года, за каждую подводу с версты надлежало платить возчикам зимой 1/2 копейки, летом - 1 1/2 копейки, хотя, о чем свидетельствуют челобитные крестьян, оплата производилась далеко не всегда.
Второй проблемой курорта была организация питания для все большего числа приезжающих. В 1718 году после неурожая в Карелии хлеб был довольно дорог, а виды на новый урожай невелики. Указом царя от 4 декабря 1718 года В. Геннин обязан был заготовлять столовые припасы по присланному от Дворцовой канцелярии реестру. Для коменданта наступили беспокойные дни, к его обычным обязанностям добавились новые: он обязан был обеспечить едой не только царя и его свиту, но и Других приезжающих. Геннин жаловался Ф. М. Апраксину: «Гостей, которые приезжают к водам, для стыда поить и кормить надо, а истинно с миру не единой ложки сметаны не идет...» К тому же употребление марциальной воды возбуждало аппетит, и комендант просил Ф. Апраксина, чтобы приезжающие сами позаботились о провизии и чтобы они «быки и бараны с собой привозили ... понеже они от такой воды все пережуют». В отсутствие Геннина, который в 1719 году был отправлен за границу, эти обязанности легли на ландрата Григория Муравьева. Деньги заводов (т. е. Адмиралтейств-коллегий) Муравьев истратил в 1719 году на провизию для двора (732 рубля 38 Уг копейки) и рассчитывал, что Дворцовая контора деньги Адмиралтейств-коллегий вернет, но они возвращены не были, и уже после смерти царя велено было взыскать их с Муравьева. В последующие после 1719 года поездки царя эта сумма возросла. Ландрат, прослуживший с 1714 по 1728 год «беспорочно», был отрешен от должности и арестован за долг в 1523 рубля 31 копейку. В 1730 году он обратился за помощью к императрице Анне Иоанновне и был освобожден.
Главными поставщиками провизии для двора становятся Александро-Свирский монастырь и Олонец, куда В. Геннин и ландрат Муравьев с 1718 года отправляют заявки. В 1722 году к Марциальным Водам из монастыря было отправлено «про обиход царя» 13 телят малых, 3 быка и 3 теленка. В январе 1724 года, когда царь почувствовал себя хуже и врачи повысили требования к диете, бургомистру Олонца Балашеву приказано было у обывателей отобрать 10 лучших телят, 10 молодых барашков и специально приставленному человеку велено было «кормить молодых телят и барашков под матерями и поить молоком, а больших баранов кормить добрым кормом». Кроме того, необходимо было собрать 500 свежих яиц, 10 кур, 3 пуда топленого масла, 3 ведра творогу и 3 ведра сметаны и немедленно отправить в Петровский завод. Оплата полагалась непременно, а за поставку плохих продуктов обещан был штраф. Александро-Свирский монастырь поставлял вино и пиво. Центрами пивоварения издавна были монастыри. На Петровском заводе также была пивоварня, но к приезду царя в начале 1718 года Геннин просил прислать пивовара «из столицы для варения пива, полпива», а также привезти солода, так как на заводах хорошего не было.
Уже после первой поездки царя в 1719 году архимандрит Александро-Свирского монастыря Александр стал высказывать откровенное недовольство, связанное с его неприязнью к Петру I и к его реформам монастырского бытия18.
18 Архимандрит был переведен из подмосковного Николаевского монастыря; церковные власти подозревали его в «склонности к расколу».
С начала Северной войны Александро-Свирский монастырь утрачивал материальное благополучие. Ему приходилось доставлять на Лодейнопольскую верфь лошадей, в Новгород - муку; монахи на реке Сясь обязаны были жечь известь для строительства Петербурга... Список все новых претензий к монастырю рос, так что средства на роспись Троицкого собора, построенного еще в 1694 году, монахам пришлось собирать 9 лет. А царь предложил еще и содержать в монастыре служилых увечных людей...
С открытием курорта забот у монастыря прибавилось. В 1719 году царь побывал здесь с Екатериной Алексеевной и Прасковьей Федоровной. Он заболел и пробыл в монастыре до 25 января. Перед отъездом высокие гости одарили братию деньгами, но архимандрит Александр деньги отобрал и заявил: «Приезд Петра в обитель в великий убыток». Оскорбленные монахи, у которых отношения с новым архимандритом и без того были натянутыми, написали жалобу, в которой перечислили все его прегрешения, и передали ее Прасковье Федоровне и Екатерине Алексеевне, которые, прибыв в монастырь, устроили разбирательство, пытаясь примирить архимандрита с братией. Затем на Александра объявил «слово и дело» бывший архимандрит монастыря Кирилл. Архимандрит Александр был лишен сана, и 22 февраля 1720 года царь приказал его колесовать «как оскорбителя и противника».
Монастырь посещали не только представители царской семьи, здесь останавливались Меншиков, Апраксин, Репнин, другие направляющиеся на воды знатные особы.
«Расходные тетради» Екатерины Алексеевны и Петра I сохранили интересные подробности поездок царя и его свиты. Перед поездками на север старались запастись теплой одеждой: так, в 1720 году Екатерина Алексеевна заказала для князя Прозоровского «епанечку суконную теплую на волчьем меху», конюху Кирилле Кабанову - такую же, лисью шапку и «свареги». В 1719 году по прибытии в Петровский завод были заказаны теплые сапоги из оленьего меха царю и сопровождавшим его карлам - их сшил солдат Агапит Вострогин. Эти сапоги царь, видимо, носил и в столице, вот как их описал камер-юнкер Берхгольц: «Башмаки на его величестве были из оленьей шкуры, шерстью вверх как на самой ноге, так и на подошвах... Говорят, что такая обувь очень тепла; но вид ея как-то странен». Удивившая иностранца обувь - не что иное как пимы, национальная обувь ненцев-самоедов. С такой обувью, скорее всего, царь познакомился в поездках в Архангельск, так как для Карелии она не характерна. «Самоедская» тема вошла в арсенал петровских развлечений, вероятно, с первых поездок на Север, в Архангельск, с ней ассоциировались представления о местных жителях. Экзотический облик аборигенов Севера, казалось, навсегда остался в памяти царя. Одного из своих шутов, португальского еврея Дакосту (Лакосту), который, как писал Вебер, сумел угодить царю на марциальных водах своими шутками, Петр обещал сделать «королем самоедским» (до этого среди шутов Петра были другие «короли самоедские»). Для шутовской церемонии посвящения тут же было заказано выговским старообрядцам доставить в столицу 24 оленя с 24 самоедами. Став «самоедским королем», Дакоста получил в подарок и свое «государство» - остров Сомере на Балтике...
По замечанию историка С. Ф. Платонова, Петра I «стесняла большая свита», он не любил больших приемов и больших помещений, парадных столов, с трудом следовал правилам этикета. Двор царя был, вероятно, самым дешевым за все время существования Московского государства. В 1718 году в списке приглашенных на воды было всего лишь 50 человек. В поездках на олонецкий источник Петра сопровождал самый близкий круг тех, кто мог составить ему компанию в беседе, играх и развлечениях, и среди которых всегда находились представители «все-шутейшего и всепьянейшего собора». Это была чисто мужская компания, женщины сопровождали лишь Екатерину Алексеевну и Прасковью Федоровну. Вероятно, во время первой поездки на источник в 1719 году царем были составлены полушутливые правила под названием «Должность маршала над собранием лечащихся при водах марциальных Левикоевского19»
19 «Господин Левикоевский», вероятно, и есть Дакоста, церемониймейстер увеселений:
«1. С утра, когда время придет и будильщики обойдут первый раз все келий, а маршалу с своим жезлом немедленно прийти в залу и потом погодя послать в другой раз будить и тогда надлежит выходить в залу, а потом мало погодя идти самому с оными будилыциками по келиям и по сему третьему конечно никто не должен быть дома, но всем выйти в залу.
2. Маршал должен распорядится пить кому за кем и смотреть, чтоб исправно пили из источника.
3. Маршалу смотреть должно, чтоб никто без его спросу не отлучался из зала никуды из сего скита, но часа полтора был в зале и в линее.
4. Когда время придет обедать, тогда маршал велит будильщикам в инструменты звать и смотря, когда придут, чтоб всем сесть на своем месте, которое надлежит ему назначить не перехватывая друг у друга.
5. Тако же маршалу смотреть, дабы свечи и трубки у всех и прочие, что надлежит, готово исправно было».
«Будильщики» напоминают о карлсбадском обычае, описанном князем Б. И. Куракиным. В Карлсбаде в начале XVIII века подавались сигналы «во все дни об осьмой с рану на двух трубах - на ратуши, другая - в одиннадцатой на штортах, третья по полудни...ту музыку держат от ратуши». Названия «монастырь» и «скит» напоминают о «шутейном» монастыре царя. Пребывание на лечении компании мужчин, расположившихся в небольших - как кельи - комнатах, видимо, и спровоцировало эти названия. «Собрание лечащихся», включавшее несколько человек из «всешутейшего и всепьянейшего собора», не могло позволить себе обычного веселья (по поводу одного из участников увеселений, шута Дакосты, Вебер писал, что на водах «он поневоле должен был держать добрую диету»). Шутливая регламентация поведения на водах напоминает о принятых царем после возвращения из поездки 1716-1717 годов «Правилах», в том числе по поводу проведения ассамблей в 1718 году, которым он придавал государственное значение. Еще раньше, в 1709 году царь придумал пять пунктов «Уложения Бенго-коллегии» - пародии на католическую мессу, где главная роль принадлежала Бахусу. «В том монастыре начальствующие и живущие во общем братстве» напоминают собравшийся на водах «монастырь», но уже без Бахуса во главе.
Правила поведения на водах можно рассматривать как очередную вариацию устава «всешутейшего и всепьянейшего собора», новый поворот в сюжете самодеятельного театра царя.
Людей из свиты Петра, которые выполняли срочные распоряжения и постоянно находились при царе, не жаловали ни высокими чинами, ни высокими окладами. Эти обязанности возлагались в первую очередь на денщиков, которые непременно сопровождали царя на олонецкие воды. Когда-то первыми денщиками стали приятели Петра по детским играм, солдаты Преображенского полка (среди них был и будущий прокурор П. И. Ягужинский). Денщики исполняли обязанности дежурного или дневального и неотступно находились при государе (их комнаты были рядом с государевой). Со временем функции денщиков расширились, их стали набирать из офицеров гвардии и лиц, обучавшихся за рубежом или в российских школах. Денщики поочередно ночевали в царских покоях, чтобы всегда быть под рукой, сопровождали царский экипаж во всех поездках и путешествиях и пользовались полным доверием царя. Одним из таких денщиков был Иван Иванович Бутурлин, племянник Петра Бутурлина («петербургского владыки» из «всешутейшего собора»), любимец царя. Он с 1687 года служил в Преображенском полку, был одним из его первых штаб-офицеров, участник Азовских походов, побывал в плену после Нарвы, освобожден в 1710 году. После 1719 года Бутурлин командовал любимыми полками Петра Преображенским и Семеновским, был произведен в генерал-аншефы и получил золотую медаль в честь заключения мира. Бутурлин находился в свите царя при Екатерине Алексеевне - в заграничной поездке 1716-1717 годов.
Сопровождал царя на источник во всех поездках и другой денщик -Семен Блеклой. Полковник Семен Блеклой возил с собой на воды «гудошника и старца», бывшего Владимирского полка солдата Филакта Исаева. 16 марта 1724 года на обеде у ландрата Григория Муравьева в Петровском заводе он «играл на гудке и плакал», и ему было дано «рубль с полтиной за его слезы». Речь скорее всего идет об исполнении причети, которую обычно исполняли женщины. В этой же поездке было заплачено 23 червонца княгине Настасье Петровне Голицыной, «чтоб она плакала по сестре и она плакала». Причеть за деньги мало согласуется с беззаботным отдыхом на курорте, но, вероятно, для заказа плачей были особые причины, связанные с какими-то печальными датами. Анастасия Петровна Голицына (урожденная Прозоровская) - княгиня, жена И. А. Голицына, была статс-дамой при дворе Петра I, затем - шутихой, ас 1717 года - князь-игуменьей «Всепьянейшего сумасброднейшего собора»20.
20 Современники характеризовали Анастасию Голицыну как «бабу невежественную, пьяную и глупую».
Анастасия Петровна побывала на курорте 2-3 раза, сопровождая Екатерину Алексеевну.
Петр, как известно, был большим любителем партесного многоголосного хорового пения, среди его певчих были выходцы из разных уголков страны. На водах в церкви Апостола Петра царь несколько раз пел «со своими певчими концерты». Интерес к простонародной инструментальной музыке в петровском окружении был традиционным, царь любил хороших музыкантов и певцов из любой среды (хорошо известен его ансамбль «Весна»). Во время поездки 1722 года на воды неоднократно приглашались местные крестьяне и солдаты - исполнители на русских (и, возможно, карельских) музыкальных инструментах. Музыканты подбирались заранее, до приезда царя. В феврале 1722 года за игру было заплачено Олонецкого батальона солдату Тихону Пустохину, который играл на гуслях, а также Сямозерского погоста крестьянину Якову Кириллову Конееву, «который на гудке играл». Яков Конеев так понравился слушателям, что его забрали с собой - для пополнения музыкальной команды царя, в которой состоял и ранее взятый из Олонца гудошник Василий Козел. Яков Конеев и его родственники пользовались покровительством царицы (ему заказывают русское платье, его теще Василисе Филипповой шьют меховую шубу). Яков Конеев пробыл в столице несколько лет (упоминается среди дворцовых музыкантов в 1727 году). В 1724 году «для играния на гудке был взят» на воды крестьянин Шуйского погоста Ульян Иванов. В результате этих поездок состав дворцовых музыкантов пополнился музыкантами-карелами.
Интересовался двор и другими талантами. В 1720 году во время пребывания в Александро-Свирском монастыре царица Прасковья Федоровна усмотрела, что иеродиакон Иринарх - хороший художник, и взяла его с собой на Петровский завод, «где он шпалерную работу сделал для ея величества», затем царица вывезла Иринарха в столицу, где он также «делал шпалерную работу, живописность и золочение». Мода на шпалерные работы пришла с организацией в 1717 году, после возвращения царя из поездки, шпалерной мануфактуры; возможно, Иринарх некоторое время выполнял там какие-то работы.
В первой поездке 1719 года царя сопровождали дурак Тарас и карлик Ефим. Ефим Волков был главным карликом царя, с ним связаны одни из первых общественных развлечений в новой столице, устроенные Петром I. В 1710 году на свадьбе Ефима участвовало более 70 «карлов»-уродцев. Грубые забавы с карликами сопровождали тогда многие дворцовые праздники, без них тогдашнее придворное веселье не мыслилось. Возможно, впрочем, что царь привез Ефима для лечения (в 1724 году карлик умер). На воды привозили и «великанов»: в 1722 году это был известный Николай Буржуа.
В число развлечений на марциальных водах входили и «тихие» домашние игры. Популярна была упоминавшаяся Б. И. Куракиным французская игра «трукт-тафель, напоминающая биллиард», а также бирюльки, в которые играл и царь.
Разыгрывали лотерею, где «ее величество изволила держать 5 лот, а лот каждой по рублю, итого 5 рублев; выигрывали часы у Юрья кухмистра ... проигрывал господин Щербачев-Голохвастов табакерку..». Карточная игра на заграничных водах была очень распространена, как и другие азартные игры, но Петр, как известно, подобных игр не любил и даже издал в 1717 году специальный указ, запрещающий играть на деньги: «В народ публиковано, дабы никому в деньги не играть под тройным штрафом обретающихся денег в игре». На водах он играл в шахматы с закадычными партнерами: придворным попом Иваном Хрисанфовичем Биткой и шутом Степаном Вытащи. Вытащи, или Степан Медведь, был не просто шут, но и «заплечных дел мастер», тайный палач, один из участников расследования по делу царевича Алексея. Сочетание шута и палача как бы вдвойне отделяло его от мира. Вытащи был одним из центральных персонажей «самодеятельного» театра царя, в котором у него была довольно причудливая роль. На маскарадах он всегда надевал медвежью шкуру и ездил на санях, запряженных медведями, или же в причудливом и непристойном наряде разгуливал со свитой под барабанный бой и с полотняным знаменем по Петербургу... Эта фигура была одной из самых зловещих в окружении царя. Во время поездки 1722 года Петр I лишился этого партнера по шахматам: Вытащи упал с лестницы и сильно расшибся. Для оказания помощи, как зафиксировано «Походным журналом» от 23 февраля, была проведена операция: «Их Величество были... взрезывали Стефану Вытащи» (хирург Равинель Делал операцию или сам царь?). Вытащи умер 26 февраля и похоронен, вероятно, неподалеку от Петровской церкви или на Кончезерском кладбище. В течение двух дней царь слушал литургию в зале дворца и в Петровской церкви, а 26 февраля закончил лечение.
Медицинской практикой царь занимался и по другому поводу: он лечил больного водянкой крестьянина Остречинского погоста Егора Иванова («изволил выпускать воду»). В этом случае лечение прошло без особых последствий, так как Иванову купили 4 рубахи, трое портков, «шуба новая дана» и денег 30 алтын. Были и другие «операции»: в приезд 1724 года одному «мужику половину бороды выбрили», за что, правда, последовала «компенсация» в 13 рублей 30 копеек.
Местные крестьяне выполняли все работы но уборке помещений, топили печи, стирали, работали в скатерной, поварне, хлебенной, «лили» воду из источника. В 1724 году этой работой занимались 57 человек («повседневно выливали марциальную воду крестьяне Шуйского погоста, за что получили по рублю»). Они же приносили ко дворцу дичь (живых тетеревов, зайцев), овец, яйца, а также брусничный лист. В 1724 году 47 крестьян проводили какие-то ремонтные или строительные работы при курорте.
Поездку 1724 года обслуживало не менее 100 крестьян из окрестных деревень. Караул при дворе несли 104 солдата Черниговского полка, которые также носили воду во дворец, охотились на дичь. За услуги расплачивались щедро, жертвовали в церкви, вдовам мастеровых на медном и на Петровском заводах («старику Алексею Михееву, которому 90 лет», и другим).
Любимое занятие Петра I - работа на токарном станке, за которым он отдыхал. Вероятно, монотонное жужжание колеса успокаивало царя, это была настоящая «трудотерапия», и чем старше он становился, тем больше времени отдавал точению из дерева и кости. Выполнял царь не только бытовые и культовые предметы, в токарне он работал и над моделями (во время очередной поездки на воды 7 марта 1724 года царь «трудился над моделью Кронштадцкою»). Образцы своего искусства он дарил часто и охотно (в том числе кубок своей работы прусскому королю Фридриху Вильгельму I). Ни один из его дворцов последних лет не обходился без токарной. Токарни царя постепенно перерастали в рабочие кабинеты, где решались многие важные дела: в них он работал, обедал, спал, принимал посетителей и близких, играл в разные игры... Токарные станки иногда возили вслед за царем, но чаще устанавливали постоянно, как это было на олонецких водах и в Петровском заводе. Сохранилось описание токарной при дворце на водах. В ней было два дубовых токарных станка, к которым был прикреплен «на шурупах» стул с поручнями, обитый зеленым сукном. Тут же находились железные тиски, 14 штук токарного инструмента, а также два токарных колеса и деревянные тиски. Имелись и липовые заготовки. В токарне же стояли две «холстяные» походные кровати и слюдяной фонарь. Знаменитый токарь Андрей Нартов в своих рассказах о царе упоминает о работе на Марциальных Водах, но в первых поездках Нартова не было. В 1719 году царя сопровождал солдат Андрей Коровин, «который работал в государевой токарне» (ему на Петровском заводе под токарный инструмент были сделаны сани и ключ к ящику для инструмента). Андрей Иванович Коровин был учеником А. Нартова и служил токарем и сторожем при его «Лаборатории механических и инструментальных наук». С 1706 года Коровин был сторожем при токарне царя и, видимо, сопровождал его в отсутствие Нартова. После смерти Петра он работал в Инструментальной палате Академии наук, выполнял работы под руководством Нартова. А. Нартов сопровождал царя на олонецкий источник в 1724 году, когда царь работал над моделью Кронштадта.
На Марциальных Водах царь взялся за собственноручное изготовление мебели, пригласив в помощники Андрея Коровина и местных крестьян-столяров: Мелентия Дубакова и Кириллу Филиппова. Сохранившиеся стулья из дворца - характерные образцы мебельного искусства петровского времени (в собрании Карельского Государственного краеведческого музея). Царь постоянно прибегал к книге Шарля Плюмье об искусстве точения, рукописный вариант которой на русском языке хранился в его библиотеке. Книга Плюмье иллюстрирована разнообразными и сложными образцами для точения на станках, которые Петр, вероятно, старался воспроизвести. Из разнообразных геометрических фигур царь собирал декоративные композиции. Одной из таких форм из шаров, дисков, стержней стали люстры-паникадила, которые он исполнял для особо важных случаев (сохранились три паникадила, но в документах упоминаются и другие, например, в 1712 году Петр точил паникадило к бракосочетанию с Екатериной, в 1723 году -для церкви в Кронштадте). В марте 1724 года царь закончил изготовление очередного паникадила из кости - для церкви Апостола Петра. Учитывая небольшие размеры храмового пространства церкви на Марциальных Водах, он выточил из слоновой кости паникадило «на семь рожков», напоминающее паникадило для Петропавловского собора в Санкт-Петербурге: на центральный стержень длиною в 72 см нанизаны различные геометрические фигуры, разделенные четырьмя дисками черного дерева. 7 рожков украшены розетками, ствол - узорчатой подвеской. Согласно «Походному журналу», Петр завершил эту работу 15 марта и в обедню в церкви Апостола Петра «паникадило трудов своих привесил в церкви». В яблоко паникадила царь вложил записку с благодарностью Богу за исцеление. В 1732 году при подготовке к освящению Петропавловского собора по специальному указу императрицы Анны Иоанновны паникадило было вывезено Андреем Коровиным в столицу (в настоящее время находится в фондах Государственного музея истории Санкт-Петербурга). Помимо паникадила, из кости была выточена цепочка, долгое время хранившаяся в церкви на Марциальных Водах, но затем утраченная.
В 1722 году царь вызывает на Марциальные Воды своего придворного живописца Ивана Никитина. Иван Никитин - единственный русский мастер, писавший Петра I с натуры; вероятно, портрет царя или императрицы был написан на Марциальных Водах.
Документальных подтверждений пребывания Петра I на Петровском заводе до 1719 года не выявлено. Царь не был лично знаком с положением дел на олонецких заводах, и первое, что он сделал, прибыв в слободу, отправился «гулять по заводу». В присутствии царя была отлита чугунная пушка, на которой было вычеканено: «Сия пушка вылита при самом его царском величестве на олонецких заводах 15 февраля 1719» (дата несколько отличается от зафиксированного «Походным журналом» времени пребывания царя на заводе). В 1720 году он снова охотно общался с мастеровыми и даже собственноручно выковал из железа полосу уклада, на которой оставил надпись: «Сей кусъ осечен от крицы трудами Его Царского величества собственными руками под большим кричным молотом на Олонецких Петровских железных заводах марта 2 1720 года». Можно сказать, что царь «прочувствовал» работу молотового работника и вместе с тем продемонстрировал, что вполне здоров...
Самые популярные народные предания о Петре I - предания о царе-ремесленнике и труженике. В одном из них излагается, как был изготовлен вышепомянутый «кус»: «Часто ездил в нашу лесную сторону царь Петр. Приде, скажут, в завод, своима царскима руками крицы (мехи) дует, а бояра уголья носят; в молотобойню завернет и молот в руки - железо кует». В других преданиях рассказывается о состязании Петра то с плотником, который так искусно владеет своим мастерством, что тешет брус из бревна без шнура, то с кузнецом. В этих состязаниях царь, несмотря на все свое умение, выдержать конкуренцию с профессионалами не может (его голова, как объясняет олонецкий плотник, занята государственными делами).
Брауншвейгский резидент Вебер (и не он один) сделал неожиданный вывод о причинах рекламной кампании вокруг олонецких вод, об «истинных» причинах поездок царя на Олонец: «Так как рабочий народ в городке Олонец не имеет почти ничего, кроме царского жалованья, а с другой стороны множество плохого оружия тамошнего изделия остается непроданным, то сказанные люди и полагают, что открытием целебных вод царь желал только привлечь в Олонец своих подданных... и тем привести в лучшее состояние торговлю оружиями тамошнего артиллерийского управления, состоящего в ведении генерал-майора Геннинга, и самое место сделать более зажиточным».
Возможно, догадка Вебера отчасти и верна, и у царя была мысль организовать торговлю оружием - для приезжающих «кавалеров» - как в Карлсбаде, тем более, что оружие на заводах становилось все лучше и царь был удовлетворен его качеством. Качество холодного и стрелкового оружия улучшилось с возвращением В. Геннина из-за границы, откуда он привез хороших мастеров. Казалось, олонецкие заводы получили новый толчок к дальнейшему развитию: 1719-1721 годы - период наивысшего расцвета заводского производства. Но, видимо, уже в первую поездку Петр I принял решение о постепенном сворачивании производства в Карелии (указ об этом последовал сразу после возвращения с источника).
Северная война еще не закончилась, и заводы нужно было содержать наготове, несмотря на многие их проблемы, прежде всего связанные с качеством местной руды («холодно-ломкой» - как ее определили в более позднее время). По указу Петра 1720 года, «велено было быть в ходу 5 домнам и 3 большим и иметь 5 дощатых молотов, а якорное дело и Устьрецкий завод оставить и на Олонецкой верфи никаких судов не строить». Крестьянские сборы велено было передавать Канцелярии петровских заводов. В Александро-Невском монастыре, куда также направлен был этот указ, первопричиной столь неожиданных решений считали Толвуйского погоста крестьянина Павла Акинфова, который во время пребывания царя на водах в феврале 1719 года подал челобитную о том, что «многие монастырские крестьяне многие тягости несут» (Толвуйский погост был приписан к Александро-Невскому монастырю). Порядок взимания налогов с монастырских крестьян также был изменен.
В 1718-1720 годы международная обстановка оставалась сложной, и строительство в России новых кораблей продолжалось на всех балтийских верфях (в 1719 году строилось 10 линейных кораблей), соответственно, нужны были и олонецкие пушки. Одним из главных противников растущего могущества России на море становится Великобритания, которая быстро превращалась из союзника в опасного неприятеля. Только после подписания Ништадтского мира царь стал кардинально решать проблемы будущего петровских заводов.
В 1721 году в связи с окончанием войны Адмиралтейств-коллегия предписала руководству заводов заняться продажей огнестрельного и холодного оружия и разных металлических инструментов в Петербурге, для чего в Гостином дворе выбрать лавку. Это положило начало массовой продаже продукции Олонецких заводов в столице. Царь эту перестройку использовал прежде всего для обеспечения всем необходимым своих столичных новостроек и загородных резиденций. В эти годы заводы выполняют многочисленные заказы для Канцелярии от строений. Директор канцелярии Ульян Синявин приезжает в Петровский завод, приглашают сюда и архитектора Ж.-Б. Леблона для решения вопроса об отливке чугунных труб для фонтанов. По требованию царя 3 февраля 1719 года на Марциальные Воды на десяти подводах приезжает с большой моделью Шлиссельбургской крепости архитектор Д. Трезини. Прибывают по вызову царя на воды и другие архитекторы. В 1723 году на Петровском заводе по инициативе Петра отливаются первые чугунные ограждения для домов вдоль набережной Невы (перила крылец). Растут заказы на крышечные доски, фонтанные трубы, чугунные части мостов. По возвращении из первой поездки царь велел выдать 10 рублей крестьянину Олонецкого уезда Куштозерской волости Ивану Семенову, «который объявил камень к гротному делу». Это один из первых фактов, касающихся поставки карельского камня на строительство пригородов столицы.
К приезду царя, о котором знали заранее благодаря приготовлениям и суете на дорогах, готовили челобитные и жалобы приписные крестьяне, торговые люди, старообрядцы.
1719 - год принятия указа об учреждении Берг-коллегии и публикации «Привилегии о рудах и минералах», по которому каждый желающий из любого сословия имел право на поиск и разработку рудных месторождений. В 1722 году на Петровском заводе к царю обратился рудоискатель из Поморья Собинский, жалуясь, что ему в поисках медных и серебряных руд мешает соловецкий архимандрит Варсанофий. Петр оказывает Собинскому содействие, а в 1722 году издается указ о принятии мер против лиц, которые чинят препятствия в поисках минералов и руд. Соглашается царь и на передачу в аренду крестьянину Кондратьеву одного из олонецких заводов - Повенецкого.
В 1721 году Петр I приказывает строить новый оружейный завод в Сестрорецке, куда во главе с Генниным переводятся высокопрофессиональные кадры оружейников Петровского завода, вывозится все оружейное производство. В 1722 году Петр I решил для сравнения качества металла сделать по 1000 оружейных стволов из олонецкого и сибирского железа (подобная «проба» уже производилась, и, как ни странно, стволы из олонецкого металла оказались лучше). Летом 1724 года с Петровского завода переезжают в Сестрорецк 457 человек мастеровых с семьями. Петровская слобода пустеет на глазах, рушится сложившийся за 20 лет заводской уклад. Во время поездки 1724 года на воды был приглашен В. Н. Татищев, с которым обсуждался вопрос о будущем олонецких заводов и перспективах развития горной промышленности Урала. Здесь же было принято решение об отправке Татищева в Швецию для изучения опыта управления металлургической промышленностью.
Очевидное к 1724 году угасание горнозаводской промышленности в крае не могло не встревожить старобрядцев Выго-Лексинского монастыря: свободу исповедовать свою веру они получили за поддержку заводского производства. С закрытием заводов могли начаться притеснения. Уехал работать на уральские заводы и покровительствовавший старообрядцам В. Геннин.
Представители Выго-Лексинского старообрядческого монастыря, как и другие челобитчики и просители со всей округи, приезжали к царю на Петровский завод или на источник. Об этих встречах очень живо написал выходец из Шуйского погоста, выговский писатель Иван Филиппов: «В то время вельми петровские железные заводы распространяхуся, ибо императорское величество первый Петр часто на петровские заводы для досмотру оружия и к водам ездяша. Помянутые же настоятели Даниил и Андрей по совету з братиями и суземских старостою и с выборными всегда посылающе своих посланных с письмами и гостинцами к Его Императорскому Величеству, с живыми и стреляными оленями и со птицами, ово коней серых пара, а ово быков больших подгнаше ему и являхуся и письма подаваху. Их Императорское Величество все у них милостиво и весело примаше и письма их вслух всем читаше, хотя в то время от кого со сторон и клеветы быша, он же тому не внимаше».
Выго-Лексинский монастырь, как и Александро-Свирский, помогал в поставке провизии. Царь по достоинству оценил честность и грамотность олонецких старобрядцев, приказав руководству Петровского завода «к щетному делу определять только из раскольников» (это указание заводские начальники выполнили уже после смерти царя). Хорошие отношения у выговцев сложились и с царицей Прасковьей Федоровной, через которую, как и через прагматичных В. Геннина и А. Меншикова, они старались защитить свои интересы. Общались они и с супругой царя Екатериной Алексеевной. В 1722 году по указу Петра выговские старообрядцы должны были приискать 100 оленей для императорского двора. Они отправились к морю и на Канин Нос, но привели на заводы только 50, остальных оленей у них отбили самоеды. Выполняли они и другие поручения Кабинета.
Когда Петру стало известно, что вслед за отъезжающими на Урал мастеровыми потянулись и «расколыцики, которые близ Повенца живут», царь категорически запретил отъезд двумя указами (от 8 и 11 февраля 1724 года) - под страхом казни. На Олонце у царя была еще одна встреча, которая стала источником легенд, превратилась в одно из главных преданий старого Петрозаводска, - с местным юродивым Фаддеем. О реальности Фаддея свидетельствует сохранившаяся записка царя ландрату Муравьеву: «Здешний мужик, которого зовут Фаддеем и который стар уже и кажется умалишенным, живет в лесу и приходит в деревню. Его здесь почитают за чудо. Чего-либо худого и склонности к расколу не замечено, поэтому я, чтобы не было какого-либо соблазна, велел к вам на заводы отвести, чтобы там его кормили до смерти». Записка была написана в дороге, она не имеет даты и подписи, привез ее в канцелярию олонецких заводов Оштинского погоста житель Софрон Бесков, которому ее передал царь. Записка хранилась в канцелярии олонецких петровских заводов и была передана в архив Адмиралтейства после ее упразднения.
Из записки следует, что Фаддей жил не на заводах, а где-то по дороге от Петровского завода до Марциальных Вод. Возможно, он приходил на источник. Отвести его царь просил, скорее всего, в богадельню при Петровском заводе. Строительство этой богадельни, где находилось немало «уволенных от работ» больных и увечных, бывших работников завода, затеяла царица Прасковья Федоровна. Царица Прасковья всегда старалась угодить Петру в его нововведениях - одной из первых стала посещать ассамблеи, бывала в театре, отправилась на курорт. После 1718 года Петр издает ряд указов, в которых запрещает просить милостыню, приказывает строить богадельни для престарелых, размещать в монастырях увечных солдат Северной войны. По указу царя от 20 июня 1718 года, было велено тех, «кои явятся не записанными в богадельнях в прошении милости», наказывать батогами и отсылать на прежнее место. Богадельня, построенная в 1719 году на средства царицы Прасковьи на Петровском заводе, сохранялась еще в 1730-е21.
21 Интересно, что в 1734 году крестьяне Толвуйского погоста доносили на Петровский завод, что в их погосте появился «пришлый незнакомый человек, который юродствует». Юродивого велено было выслать на завод.
Но, несмотря на полную поддержку нововведений Петра, царица Прасковья Федоровна была вполне «царицей из XVII века», в усадьбе которой в подмосковном Измайлове, как писал ее родственник В. Н. Татищев, «был госпиталь на уродов, юродов, ханжей и шалунов». Она любила слушать их предсказания и сказки (некий юродивый Тимофей со двора царицы время от времени поражал окружающих своими предсказаниями, к которым Прасковья Федоровна относилась очень внимательно). Прасковья Федоровна знала, как царь не любит подобный люд (который при его появлении прятался в дальних углах и чуланах ее дворца). Вполне вероятно, что царица общалась и с петрозаводским юродивым, так как несколько раз побывала и на Петровском заводе, и на источнике.
Встреча царя с петрозаводским юродивым произошла после расследования дела царевича Алексея, который был цен гром недовольства, оппозиции царю и его реформам. Опасаясь народных волнений, Петр 1 предписал вновь созданному Синоду не допускать никаких чудес, пресекать появление прорицателей и кликуш (одной из целей открытия первого в России общедоступного естественного музея - Кунсткамеры - была борьба с ложными чудесами). Говоря в записке о «соблазне», царь имел в виду многочисленные факты почитания предсказателей и веры в народе в предсказания юродивых и кликуш, против чего направлены были его распоряжения и указы. Время от времени, в связи с его болезнью, появлялись и предсказатели его скорой кончины. В словах «чего-либо худого» подразумевалось отсутствие в высказываниях юродивого каких-либо оценок действий царя, очевидная безобидность старика. Царь по отношению к Фаддею просто выполнил собственные указы. Возможно, никакого предсказания Фаддея царю и не было.
В преданиях о Фаддее, относящихся к XVIII веку, рассказывается, что юродивый предсказал царю скорую смерть и был за это наказан: «обрестован», заключен «в охраняемое пристанище», взят под «надзор» (в разных версиях преданий), но, уже находясь при смерти, царь, убедившись в правдивости его предсказания (т. е. в его святости), отправил гонца на заводы и приказал освободить Фаддея и «производить ему до смерти пансион».
Еще один факт из записки Петра - о несклонности Фаддея к расколу - впоследствии стал источником версии о Фаддее как активном противнике раскола, которую в условиях борьбы со старообрядчеством в XIX веке поддерживали церковные власти, к началу XX века предполагавшие канонизировать петрозаводского юродивого.
А. Нартов рассказывал, что, «прогуливаясь при питии марциальных вод», царь сказал своему лейб-медику: «Врачую тело свое водами, а подданных примерами, и в том и в другом исцеление вижу медленное, все решит время, на Бога полагаю надежду».